Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Проценко П.Г. Цветочница Марфа: Документальная повесть

Проценко П.Г. Цветочница Марфа: Документальная повесть
Бесплатно
Электронная версия
Издательство: Русский путь
Год выпуска 2002
Число страниц: 280
ISBN: 5-85887-144-5
Оценить (Нет голосов)

В книге собраны свидетельства о жизни крестьянки из Подмосковья Марфы Ивановны Кондратьевой (1891–1943), сумевшей пронести глубины своей христианской веры через годы коммунистического режиме. Это трагический рассказ об одной из «народных угодников» (по слову Глеба Успенского), на которых держится самосознание нации.

СОДЕРЖАНИЕ


Полвека спустя

Крестьянское домостроительство

Колхозное рабство

Староста храма

Гроза 1941 года

Прокурорская судьба

В глухой Сибири

«За счастье народное»

«Не забудьте меня»

Приложение. Письма Марфы Кондратьевой из концлагеря

Примечания
Список иллюстраций
Послесловие. Евгений Рашковский. Мiр и человек: история равновеликих


ПОСЛЕСЛОВИЕ


Mip и человек: история равновеликих

Автор этой книги, Павел Григорьевич Проценко, — известный историк, археограф, публицист. Его исторические исследования — особого рода. В основном, они посвящены неофициальной духовной истории России в многострадальном XX столетии. И сама источниковая база трудов Проценко — не только и даже подчас не столько материалы государственных архивов или печатных изданий, сколько документы архивов личных, казалось бы случайно слагавшихся и чудом уцелевших за годы тоталитарной власти. Наряду с документальными свидетельствами, как правило, широко используются записи устных свидетельств доживших до нашего времени участников событий. Работу с документами П.Г.Проценко всегда дополняет общением с людьми — с прямыми очевидцами или с теми, кто несет нам историческую информацию через целую цепочку людских опосредований. Так — путем огромных усилий историка — восстанавливается и отчасти возвращается нашему сознанию и нашему человеческому опыту «утраченное время». Утраченное не только по самой природе необратимости времен или по природе человеческого забвения, но и вследствие особой государственной политики насаждения исторического и духовного беспамятства.
Именно в таком ключе написана одна из лучших книг П.Г.Проценко — биография Варнавы (Беляева; 1887-1963), епископа Васильсурского. И вот теперь в наших руках еще один биографический труд, созданный П.Г.Проценко и на сей раз содержащий жизнеописание не церковного иерарха и интеллектуала, но простой русской крестьянки из дальнего Подмосковья Марфы Ивановны Кондратьевой, урожденной Гараниной (1891-1943), осужденной по вздорному обвинению и угасшей в сибирском концентрационном лагере. По ее же словам — «на чужой стороне, в глухой Сибири, в крутых горах» (письмо, датируемое осенью 1942 г.). И это как раз в то время, когда родные и, прежде всего, дети Марфы Ивановны, разлученные с нею, надрывались в колхозе и на трудовой повинности, сражались на фронтах Великой Отечественной...
Подобно книге о епископе Варнаве, книга о Марфе Кондратьевой написана тем же методом. Это кропотливое историческое исследование, хотя и снабженное демонстративно скромным подзаголовком: «Документальная повесть». Однако перед нами не старомодная документальная биография, а современное историческое исследование. Углубленный подход к довольно скудной источниковой базе (личные случайно сохранившиеся письма, в частности письма из лагеря, судебно-следственные материалы, документы казенной идеологии, отрывочные личные свидетельства) превращает историю отдельной личности в неотъемлемый элемент истории всероссийской, а через нее и истории всечеловеческой.
Вообще, книга Проценко о судьбе русской крестьянки Марфы Кондратьевой, сумевшей пронести глубину своей христианской веры и любви к семье и землякам через годы гнета и преднамеренного растления, — эта книга создавалась в русле самых серьезных исканий исторической науки конца прошлого XX века. Смысл же этих исканий связан с попытками переоткрыть «большую историю» (историю региональную и глобальную) через работу над источниками по истории «малой» — отдельных личностей, малых групп, малых местностей. При таком подходе микроистория насыщается смысловым богатством истории всемирной, а последняя приобретает человеческую трепетность, теплоту и конкретность.
Из сказанного не вытекает апологии того, что в былые времена называлось фактособирательством и мелкотемьем. Действительно, невозможно объять отдельной монографией каждую местность, каждую малую группу, каждый краткий отрезок времени, каждого прошедшего по лицу Земли человека. Не вытекает из сказанного и принижения крупномасштабных исследовательских задач.
Здесь о другом речь: о нужде в проблемной и источниковедческой насыщенности исторических повествований. Да к тому же и опыт художественной литературы (скажем, «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына) свидетельствует о том, сколь вместителен может быть микроисторический масштаб.
Суть этого переворота в исторической науке запечатлена в том определении истории, которое дал Фернан Бродель. По его словам, история есть «хронологическая последовательность форм и опытов», постигаемая через понятия о внутреннем сродстве «макрокосма» и «микрокосма». Автор этого определения — историк сугубо светский. Но для христианского мышления и для христианской души это определение представляется особо насущным. Ибо без понятия о том, что человеческая личность, проявляющая себя на разных уровнях социальности и культуры, есть живое ядро жизни и истории, все наши разговоры и исследования о «национальном», «региональном» или «глобальном» рискуют обернуться пустотой. Столь трудно дающиеся не только обыденному, но и академическому сознанию библейские и христологические понятия о духовной равновеликости человеческой личности и Вселенной, о том, что через личность живет, внутренне очищается и искупается Вселенная, — эти понятия стали ныне подлинной основой всей проблематики преемственности, обновления и выживания в нынешнем Mipe.
В книге Проценко действуют три больших проблемных персонажа:
сама героиня книги - Марфа Ивановна Кондратьева и ее ближайшее (семейное и деревенское) окружение; российское крестьянство;
система тоталитарно-бюрократического насилия над народом, включающая в себя и мелких функционеров на уровне Ногинского района Московской области, и сельских доносчиков.
Кто-то несет поражение в истории, но безмолвно и неприметно торжествует в духовном домостроительстве Царства Божия: воистину, то, что в истории сеется в слезах и тлении, в Вечности восстает в нетлении и торжестве. Кто-то оказывается в положении жертв, травимых и преследуемых; но в перспективе времени и Вечности судьба этих жертв оказывается источником не только чувств ужаса, сострадания и раскаяния, но и чувств преклонения и благоговения.
Тот, кто сколько-нибудь глубоко входил в историю армянского геноцида, совершенного агонизировавшей Османской империей, или в историю советской «коллективизации», или в историю учиненного национал-социалистами антиеврейского Холокоста, наверняка ведает это смешение чувств благоговения и отчаяния. Отчаяния перед непоправимостью содеянного и благоговения перед памятью жертв. А тот, кто, торжествуя на несколько исторических мгновений, утверждал себя в деяниях и системах массового человекоубийства, становится перед временем и Вечностью объектом ужаса и отвращения.
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда.
А мы — выжившие и продолжающие эстафету жизни — тем не менее, можем оказаться в несомненном проигрыше обделенности и стыда. И проигрыш этот может тянуться долгие и неприкаянные десятилетия.
История — увы — чаще всего развивается через конфликты и разломы. Сами же эти исторические разломы, коренящиеся в грешной природе человека, чрезвычайно тяжелы не только сами по себе, но и тем, что возлагают на последующие поколения задачу восстановления некоторой культурной и духовной преемственности. Но когда эти разломы усугубляются тоталитарными идеологиями с их притязанием садически крушить Mip, исходя из презумпции собственной всеправоты, — последствия могут оказаться непоправимыми. И не только на социальном и культурном уровнях, но и на уровне биогенетическом.
Прошлое — непреложно и во многих отношениях непоправимо. Убиенных — не вернуть, нравственно и физически изуродованных — не исцелить. И все же исторические исследования, историческая наука — совершают некоторый подвиг покаяния и очищения. И не только ради прошлых, но и ради будущих поколений. Вообще, историческая наука есть во многих отношениях процесс соборно-человеческого противления смерти5. Этот процесс особенно важен сейчас у нас, в нынешней России, когда миллионы людей предпочитают пребывать в состоянии душегубительного неведения обо всем совершившемся за годы большевистской диктатуры — от первых глумлений и убийств «великого октября» до Чернобыльской аварии.
Можно спорить с книгой Павла Григорьевича Проценко по ряду второстепенных деталей, но я хотел бы обратить внимание читателя на ценность и — не побоюсь сказать — филигранный характер этого исследования.
Труд Проценко — исследование внутренней жизни крестьянской семьи в ее динамике, судеб и свидетельств исчезнувших или почти исчезнувших людей, почти исчезнувших семейных или сельских преданий, почти исчезнувших документов и ландшафтов (в частности, сопредельных ландшафтов Владимирской и Московской губерний). Это труд пробуждает в нас чувство духовной сопричастности тем людям и событиям, которые, казалось бы, безвозвратно ушли из Mipa, но каким-то непостижимым образом взаимодействуют с нами в контексте Вечности.