СОДЕРЖАНИЕ

Нам остается память

Из жизни Русского зарубежья

Очерки. Беседы. Документы

На ветрах истории: Александр Александрович Кизеветтер
   А.А.Кизеветтер
   Мои тюрьмы. [1919–1921]
      Часть I. Бутырки
      Часть II. Второй арест

«Именная печать»: Сергей Владиславич Завадский
   С.В.Завадский
   [Памяти Ф.Ф.Кокошкина и А.И.Шингарева]
   О российском и русском многоединстве
   Пушкин и Катулл
   Переводы
      Гай Валерий Катулл Веронский
      II. Воробей  Лесбии
      XXVII. «Влагу терпкую старого фалерно...»
      XXXIV. «Нам Диана — защитница...»
      LI. «Тот в моих глазах божеству подобен...»
      LXX. «Милая мне говорит, что всех я как муж ей желаннее...»
      LXXII. «Лесбия, ты говорила, что знаешь ты только Катулла...»
      LXXXVI. «Квинтией все восхищаются. Белой, высокой и статной...»    
      CVII. «Если желанья чьи-либо судьба исполняет нежданно...»
      CIX. «Счастье в любви мы найдем, конца любви не увидим...»

«Это бесспорно талантливый беллетрист»: Василий Георгиевич Федоров
   В.Г.Федоров
   И.С.Шмелев в Подкарпатской Руси    
   Человек задумался (Главы из романа)
      Часть I. Окно в Европу
      Часть II. Жизнь наизнанку

Почерк судьбы: Павел Петрович Лыжин
   П.П.Лыжин
   Стихотворения
      Закат Казановы
      Дятел
      Поэту
      Терпение
      Терцины
       Воспоминание
       Цыганщина
       Оптимизм
       Борбошки
       Тридцать шесть
       Петрик
   Переводы
       М.Деборд-Вальмор
       Моя комната
       Воспоминание
       Л. Аккерман
       Человек
       Второе сердце
       Позитивизм
       Ж. Мореас
       Припоминания
      «Пусть мертвые в гробах поймут мой горький стон...»
      «Не говори, что жизнь лишь праздник бесконечный...»
      «Когда же, сбросив груз забот вечнотомящих...»
      А. Самен
      Версаль    
      «Люблю приход зари воздушной и босой...»
      «Взять душу хрупкую и в сладком упоеньи..»
      Вечер
      Языческий вечер
      В саду инфанты
      Героическая симфония
      Ж. Лафорг
      Эфемерный фарс
      А. де Ренье
      Желтая луна
      Голос

«Вам — едино дорогá Россия»: Сергей Милич Рафальский и Александр Александрович Туринцев
   С.М.Рафальский
   Стихотворения
      «Нас огорчает злая боль земная...»
      «Ты в первый раз приходишь в этот мир...»
      На бульваре
      Пролог
      Осень
      Чур
      Чужим внукам

   Письма к А.А.Туринцеву
      Н.Е.Андреев
      В.С.Варшавский
      Н.В.Вырубова
      К.Ф.Грундт
      Л.А.и В.А.Зандер
      А.М.Ланской
      С.М.Рафальский
      З.А.Шаховская
      Прот. А.Шмеман

Легенда балета: Матильда Феликсовна Кшесинская
   М.Ф.Кшесинская
   Дневник М.Кшесинской [1886–1890]

Свидетель истории: Лев Александрович Казем-Бек
   Л.А.Казем-Бек
   Боратынские

Зигзаги судьбы: Аглая Сергеевна Шиманская и ее братья
   А.С.Шиманская
   Стихотворения
      «Разбудил меня свет ранним утречком...»
      «В осенний вечер так ленивы думы...»
      «Скажи, что не порвана нить...»
      «Забытые столетние могилы...»
      «Не воскресить и не вернуть волненья...»
      «Почему на свете столько зла...»
      «По вóлнам слушаю родную речь...»
      «Пишу в печали, в темноте...»
      «Была когда-то я цветком...»
      «Мне все равно, что дождь, что непогода...»
      «Сегодня снова умер кто-то...»
      «Черные птицы летают...»
      «Не тревожься памятью напрасной...»
      «Девочка под утро умерла...»
О Юрии Константиновиче Терапиано — поэте и критике

Письма к А.С.Шиманской
   Ю.К.Терапиано
   И.В.Одоевцева
   Е.Ф.Рубисова
   Е.Л.Таубер (Старова)

Встречи на берегах Сены: Наталья Сергеевна Гончарова и Михаил Федорович Ларионов
   С.М.Лифарь
   Н.Гончарова — чародейка русской театральной живописи

   Письма Н.С.Гончаровой и М.Ф.Ларионова  к В.Ф.Рындину и Г.С.Улановой

Фарфоровая испанка: Софья Васильевна Федорова
   С.В.Федорова
   Стихотворения
      «Хаос, хаос везде, в природе...»
      «Холодно... Ветер мне выстудил сердце...»
      «Опять Париж, кольцом заката окруженный...»
      «Шумит Париж. Зовут афиши...»
      «Осенний день меня сегодня обманул...»
      «Спи спокойно, я с тобой...»
      «Расписал мороз окно...»
      Шопен
     «Восстань, о Русь! Иди и внемли...»
     «Мы одною мыслью жили...»
     «В нашей стране за любовь...»

«Шах-княгиня, драгоценнейшая...»: Зинаида Алексеевна Шаховская
Письма И.В.Чиннова к З.А.Шаховской

Исчезнувший поэт: Анатолий Иванович Андреев
   А.И.Андреев
   Стихотворения
      История выпуска в свет «Сборника молодых поэтов»
      Маме
      «Побьют каменьями пророка...»
      «В наш век человек...»
      «В окопы и во рвы — солдаты...»    
   Переводы
      Из Омара Хайяма
      «Всю жизнь грешим, а наказания не ждем...»
      «Вперед и ввысь. Там солнца шар...»
      «В саду на ветке соловей...»
      «Тоскуешь ты? Пойди в кабак...»    
      Из Тагора
      «Пятьдесят лет я блуждал в пустыне жизни...»
      «Молю, Господи, в маленькое ведерко души моей...»
      «Ты плачешь? Перестань. Умчалася гроза...»

«На роду написано...»: Елена Александровна Лыжина-Полушина

«Этуаль Гранд-опера»: Нина Владимировна Вырубова

Тени русского Парижа: Борис Константинович Билинский

Неожиданный собеседник: Владимир Дмитриевич Безыменский

Глазами очевидца: Сергей Георгиевич Поволоцкий
      С.Г.Поволоцкий
      Встреча в Брюсселе. (Анна Павлова)
      Концерт Рахманинова

Сеньора из Ленинграда: Людмила Васильевна Бенвенуто
     Т.Б.Проскурникова
     [Рассказ Людмилы Васильевны Бенвенуто]

Ничто не проходит бесследно: Михаил Николаевич Каракаш и Елизавета Ивановна Попова

Московские страницы: Ромен Гари

Комментарии

Указатель имен

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ

Нет прошлого — считай, и нет человека. Тот, кто сознательно перечеркивает пережитое, отрекается от него — обкрадывает себя, обманывает себя. Жизнь не роман, переписать-перекомпоновать не получится. Одно лишь время, мудрый судья, даст оценки, внесет исправления, дополнит суждения, а то и вовсе переоценит ценности прежних лет...
И точно так же по отношению к истории и культуре правильнее, наверное, оставаться историком-летописцем, архивистом, объективным профессионалом.
История культуры Русского зарубежья складывалась не из одних только хрестоматийных вершин. Огромный, многоцветный и многооттеночный мир этой уникальной культуры вовсе не исчерпывается именами Бунина, Шмелева, Ремизова, Зайцева, Тэффи, Алданова, Ходасевича, Георгия Иванова, Рахманинова, Стравинского, Нижинского, Преображенской, Трефиловой, Карсавиной, Бенуа, Сомова, Добужинского, Бакста, Бердяева, Шестова, о. Сергия Булгакова и И.Ильина. Можно назвать и еще несколько десятков имен так называемого первого ряда. Но ведь были и другие русские люди. Они жили рядом в одно время с теперь уже признанными представителями Зарубежья; они так же думали, чувствовали и, главное, спасались в чужом мире, утверждались, выживали духовной работой, творчеством. Каждый — по мере отпущенных ему судьбой таланта, сил, времени. Но даже несколько бедных поэтических строк, даже одно усилие творчества из того трагического времени великого русского исхода — сегодня драгоценны. И как исторические свидетельства, и как доказательство обязательного присутствия «творческой составляющей» в национальном характере.
Уже вошли в читательский мир и завоевывают свою литературную славу деятели культуры следующего ряда из рожденных в дореволюционной России, впитавших ее культуру с молоком матери и проявивших себя за ее пределами: Гайто Газданов, Василий Федоров, Юрий Терапиано, Борис Поплавский... Безусловно, время еще откроет и покажет нам новые имена, и кто-то из «незамеченного поколения» (по определению В.Варшавского) будет востребован новым временем.
В те первые годы эмиграции обстоятельства накладывали на их индивидуальные биографии, на особенности их личностей общие «эмигрантские» закономерности, формируя всякий раз одну из типичных моделей изгнанничества. Тяготы жизни, материальные, нравственные трудности многим и многим не дали проявить себя в полной мере. Одиночество было болезнью каждого. Поэтому, несмотря на все политические противоречия, порой крайне резкие, общение русских стало очень важным, да, пожалуй, основным фактором культурной жизни Русского зарубежья. Общение не давало растеряться, рассыпаться русской культуре, питало ее творческие ростки, спасало в крайние минуты отчаяния...
Теперь мы собираем камни. Пытаемся собрать. По крохам, по будто бы не значимым вещицам: по выцветшим фотографиям, письмам, записочкам, квитанциям или рассказам теперь уже детей и внуков. Если очень повезет — найдется публикация в пожелтевшей газетке или — вот радость! — в книге. Мы пытаемся вырвать из забвения их тени, их имена, их судьбы, но главное — их творчество. Не претендуя на какую-либо законченность заметок, хотелось протянуть ниточку от прошлого к настоящему, собрать побольше фактов, извлечь из встреч и находок свидетельства, которые сами давали бы картину прошлого. Ибо прошлое живет в настоящем.
Мое личное знакомство с Русским зарубежьем началось в самом конце 1950-х. Начало моей трудовой деятельности было связано с Российским (тогда — Центральным) государственным архивом литературы и искусства. И мне, молодому сотруднику ЦГАЛИ, было поручено ответить на неожиданный запрос КГБ: какие сведения о похищении генерала Миллера имеются в архиве. Тогда я впервые открыл для себя журналы «Жар-птица», «Современные записки», «Воля России», «Иллюстрированная Россия». Позже прочел А.Ветлугина, В.Вейдле, М.Алданова, М.Осоргина, К.Мочульского, А.Седых, Б.Пантелеймонова. И это стало началом моей до сих пор продолжающейся «русской зарубежной истории». А уже в 1960-е годы судьба свела меня с журналистом, другом А.Куприна — Евгением Сергеевичем Хохловым, библиографом и историком Сергеем Порфирьевичем Постниковым, историком и преподавателем Николаем Николаевичем Кноррингом, писателем и журналистом Владимиром Брониславовичем Сосинским, поэтом Алексеем Владимировичем Эйснером, писательницей Анной Александровной Кашиной-Евреиновой...
Типичные представители Русского зарубежья, все они так или иначе были связаны с культурой и внесли свой особенный личный вклад в ее историю.
А в начале 1980-х я уже беседовал в Праге с поэтессой Эмилией Кирилловной Чегринцевой, актрисой Клавдией Петровной Макаевой и дочерью историка Кизеветтера Екатериной Александровной Максимович.
В ноябре 1988 года я впервые попал в Париж. О «французском Париже», о его Лувре, бульварах и площадях, соборах и домах мы все много читали и слышали. Но теперь я открывал для себя «русский Париж». К сожалению, в его уже, так сказать, осеннюю пору: те, кто мог рассказать что-то о прежней России и о первой эмиграции, уходили из жизни один за другим. И я торопился поймать, удержать, использовать любую возможность, — а они, мои старые русские, в свою очередь, изо всех сил старались мне помочь — отыскать хоть какие-то свидетельства об ушедших людях и временах. Неумолимое время вносило в мои поиски печальные коррективы, и значимость моих встреч осознавалась особенно остро при очередном известии о чьем-то уходе... И все же эти порой последние встречи, эти уже не прекращающиеся ни на день поиски документов, книг, дневников, фотографий — стали моим счастливым уделом. Теперь мой долг — попытаться сохранить для будущего эти крупицы русского наследия.<..>

РЕЦЕНЗИИ

Виктор Леонидов
Эхо «бесшумного расстрела»
Кто первым сказал во время оккупации слово resistance


Когда в 1934 году в русском варшавском журнале «Меч» появилась статья никому не известного Василия Федорова «Бесшумный расстрел», она вызвала просто шквал обвинений и упреков. Молодой эмигрантский прозаик обвинил известных парижских писателей, составлявших цвет литературы зарубежья, в навязывании вкусов остальным и, главное, в отрыве от родных корней и традиций. «Бесшумным расстрелом» он назвал замалчивание произведений целой россыпи талантливых выходцев из бывшей Российской империи.
О судьбе Василия Георгиевича можно спокойно снять захватывающий авантюрный фильм. Было все. Летом 1921 года, ночью, он перешел румыно-советскую границу. Вернее, переплыл Днестр. Дальше последовали скитания по румынским тюрьмам, так как его, естественно, заподозрили в шпионаже. Впоследствии он не раз бывал в заключении, в том числе и в гестапо во время войны. Федоров скитался по Европе, иногда пел в ресторанах, голодал. Выступал в бродячем цирке, пока не сумел поселиться в Праге. Именно там он и начал публиковаться в бесчисленных русских газетах и журналах, беспрерывно издававшихся и закрывавшихся в Европе из-за отсутствия средств.
Имя его, наверное, кануло бы в Лету, если бы не работа архивиста, историка, многолетнего директора Центральной научной библиотеки Союза театральных деятелей РФ Вячеслава Нечаева. Долгие годы, еще с советских времен, он собирает архивы и книги русского зарубежья, разыскивает наших соотечественников, публикует стихи и прозу эмигрантов и их воспоминания. Наследие и историю судеб многих замечательных деятелей культуры он просто спас от забвения, от поглотившего сотни тысяч их собратьев по изгнанию «бесшумного расстрела».
И вот новая книга Нечаева. Очерки о поисках и встречах в Париже и Праге чередуются с публикациями рассказов, стихов и воспоминаний его героев. Здесь и записки о тюрьмах Петроградского ЧК замечательного историка, ученика великого Ключевского Александра Кизеветтера, впоследствии высланного из Советской России на «философском пароходе», и воспоминания самого Нечаева о встречах с дочерью Кизеветтера, любимицей Русской Праги Екатериной Максимович. Тех, кто любит поэзию, ждет открытие таланта забытого всеми парижского поэта и таксиста Анатолия Андреева и яростного правдоискателя, автора мощных, натуралистических стихов Сергея Рафальского. Неизвестные строфы поэтессы Аглаи Шиманской, жившей в Париже, сменяются ее письмами к Ирине Одоевцевой, завершившей свою долгую жизнь в Ленинграде, и стихами балерины Софьи Федоровой, танцевавшей у Дягилева и доводившей до самых крайних проявлений восторга публику исполнением партии Альмеи в «Шахерезаде».
Мы уже коснулись судьбы Василия Федорова. «В поисках минувшего» представляет большие фрагменты романа, который он так и не успел завершить, — «Человек задумался». Большой саги, где писатель намеревался показать судьбы эмигрантов и провести своих персонажей сквозь все жернова ХХ столетия: революцию, Гражданскую войну, изгнание и новое невыносимое испытание — лихолетье Великой Отечественной войны. Один из героев этого страшного времени — нацистской оккупации Франции, молодой ученый-этнограф, герой Сопротивления Анатолий Левицкий также предстает на страницах книги.
Говорили, что именно Левицкий и его друг, уроженец Петербурга Борис Вильде, эти двое русских, с детства живших во Франции, первыми произнесли слово resistance, вошедшее впоследствии в золотые скрижали мировой истории. Но они, замечательные ученые, создатели Музея человека, не только произносили вдохновенные речи, но и создали антифашистскую группу, за что и были расстреляны гитлеровцами.
Одной из самых фантастических находок Вячеслава Нечаева стал дневник балерины Матильды Кшесинской. Его он получил от Ирен Лидо, вдовы балетного фотографа Сержа Лидо. В книге приводятся записи Кшесинской, женщины, «сводившей с ума полмира», в том числе и наследника престола Николая Александровича. Во время их знакомства он еще не стал последним русским императором Николаем II.
«Какие прекрасные лица», — писал в свое время Георгий Иванов. Поэты, писатели, герои Сопротивления, историки, актеры проходят по страницам этой книги. Люди, которые так любили Россию, но не смогли в нее вернуться.


Олег Полевой
Публикаторские сенсации
   

В издательстве «Книжница / Русский путь» вышла книга историка, библиографа и архивиста, директора Центральной научной библиотеки СТД Вячеслава Нечаева «В поисках минувшего. Из жизни русского зарубежья. Очерки, беседы, документы».
Автор этой книги — один из авторитетнейших современных российских архивистов, выдающийся знаток истории русского зарубежья первой волны, опытный публикатор самостоятельно найденных уникальных документов, частенько в прямом смысле слова спасенных им от неминуемого превращения в пыль.
Книга сложилась в результате его многолетних упорных разысканий, начинавшихся еще в далекую пору «оттепели» и ставших особенно успешными в последние десятилетия.
В каждом разделе книги — по-журналистски увлекательно изложенные рассказы о людях зарубежья первой волны, с кем Нечаеву довелось повстречаться, и удивительные находки из их архивов.
Своих собеседников и собеседниц, в подавляющем большинстве случаев — людей уходящих поколений, Нечаев портретирует внимательно и чутко, с неподдельным уважением и бережностью. Возникают объемные изображения незаурядных, талантливых и благородных человеческих натур. Историк-эрудит и энтузиаст архивного поиска, он превосходно подготовлен к встречам с ними, знает, о чем спросить, готов к самым неожиданным поворотам бесед о судьбах тех, с кем говорит, и об ушедших людях, с кем были когда-то связаны его нынешние собеседники.
Становится понятным доверие, с которым собеседники Нечаева не только отвечали на детальные расспросы, но и отдавали ему свои семейные архивы и чудом уцелевшие бумаги ушедших друзей, их стихи, дневники, письма, все то, что суеверно хранили как память, без отчетливой надежды на то, что когда-нибудь кого-нибудь заинтересуют эти ветшающие рукописи и что кто-нибудь сохранит их содержание от забвения. Получалось так, что люди вручали беседующему с ними историку-архивисту посмертную судьбу дорогих им людей, чье творчество оставалось подчас никому неведомым.
Публикация этих бесценных и часто непредвиденных — по своему богатству и содержательности — находок составляет вторую часть большинства главок книги. Авторские эссе оказываются как бы введением к этим публикациям.
Разнообразие найденных и сохраненных Нечаевым документов безгранично. Дневниковые записи, рукописи автобиографических, мемуарных и художественных повествований, историко-философские и литературоведческие размышления, стихотворения, фотографии, эскизы декораций и костюмов. Все они – великолепно и подробно откомментированные — оказываются подлинными подарками для исследователей разных граней русской культуры и вместе с тем увлекательным чтением.
В книге представлены артисты балета — М.Ф.Кшесинская, С.В.Федорова, Н.В.Вырубова, С.М.Лифарь; художники – М.Ф.Ларионов, Н.С.Гончарова, Б.К.Билинский; писатели и поэты — З.А.Шаховская, В.Г.Федоров, Р.Гари, Ю.К.Терапиано, А.С.Шиманская, С.М.Рафальский; общественные деятели — Л.А.Казем-Бек, историк А.А.Кизеветтер, правовед С.В.Завадский и другие.
Некоторые из напечатанных здесь документов могли бы быть названными публикаторскими сенсациями — как, например, тонкая дневниковая тетрадка совсем юной балерины Матильды Кшесинской, существенно дополняющая своей интонацией представления об этой великой танцовщице, созданные ее недавно изданными мемуарами. Знатоки и любители истории балета совсем иначе будут судить о другой легенде русского балета, загадочной Софье Федоровой, после знакомства с ее стихотворениями (никто и знать не знал об их существовании) и дневниковыми заметками. Публикуемый Нечаевым альбом рисунков Н.С.Гончаровой достойно встанет в ряд известных работ художницы.
Во многих случаях Нечаев вынужден ограничиться включением в книгу лишь больших фрагментов из найденных и сохраненных им произведений. Они знакомят читателя с неведомыми ему мемуарными и литературными текстами и вместе с тем разжигают желание видеть эти произведения изданными полностью. Это относится и к мемуарам А.А.Кизеветтера “Мои тюрьмы” — о его злоключениях в революционной Москве, и к роману В.Г.Федорова.
Историко-философские построения правоведа С.В.Завадского звучат сегодня с обостренной актуальностью благодаря глубине его подхода к истолкованию прошлых и будущих судеб России, Украины и Белоруссии. Попутно решилась одна из загадок, давно интриговавших русских античников, — установлено, что тот же Завадский был автором анонимно изданных русских переводов Катулла, считающихся непревзойденными.
Подобных открытий в книге немало, их не перечислить в коротком отклике. Многолетний труд Вячеслава Петровича Нечаева несомненно окажется востребован людьми разных профессий и интересов. Благодаря научной ответственности автора и, главное, подлинному благородству его творческих позиций книга стала весомым вкладом в дело сохранения русской культуры и изучения ее трагически складывавшихся путей.
Предлагаем читателям несколько фрагментов из книги.

Сергей Владиславович Завадский. «Пушкин и Катулл»
«Катулл, хоть и быстро мелькнула его жизнь (еще быстрее, чем жизнь Пушкина), легко успел освободиться от начального подражания александрийцам (как Пушкин от подражания французам), достиг (опять по-пушкински) удивительной простоты и непосредственности в выражении чувств и среди вспышек бездумного, казалось бы, смеха несравненной глубины переживаний: так, он дошел, по-видимому, первый до отчетливого осознания раздвоения влюбленности в женщину и любви к ней как к человеку, первый выстрадал поэтически возможность и острую горечь слияния влюбленности с ненавистью, первый (и это язычник, последователь рассудочнейшей в мире религии) допустил действенность любви и по смерти».
[1930]

Дневник Матильды Феликсовны Кшесинской
«[1887] Понедельник, 12 января.
После обеда Филипп лег у Юли на кровать, я лежала на своей. Юля штопала башмаки, но я недолго лежала и их все время смешила. Пришел на урок Жак Бертенсон, но Юзя сегодня не мог дать урока, потому что сам имел урок мимики, и урок Жаку дал папа. Пришел и Макферсон. Когда я Филиппа провожала в передней, Филипп меня затащил на лестницу. Юли тоже не было дома, все сидели у мамы в комнате. Жак вырвал у меня ленту с косы, я рассердилась и пошла играть на рояле, потом опять вернулась. Жак ленты мне не отдавал и хотел меня поцеловать, но я не поддалась и ужасно визжала. Макферсон советовал мне подергать Бертенсона за ус. Он этого ужасно не любит. Бартенсон ушел и, когда уходил, тогда только отдал мне ленту».

Софья Васильевна Федорова
«Холодно… Ветер мне выстудил сердце.
Белым покровом легла тишина.
Где-то слышится четкое легкое скерцо,
И душа непонятным волненьем полна.
Ветер рвется в окно, как летящие призраки Данте.
То, что было, не будет, прошло…
Звуки тихо и мягко влилися в анданте.
Время страшное мутные сны унесло».
[1920-е]

Сергей Георгиевич Поволоцкий. «Встреча в Брюсселе (Анна Павлова)»
«Все еще не приходя в себя от смущения, я все же насколько мог храбро пробормотал:
— Не сердитесь на меня, но мне хотелось спросить вас о том, что вы думали, когда я встретил вас на Гранд пляс? Вы так внимательно и подолгу рассматривали каждое здание, останавливались перед каждым порталом…
Павлова быстро и внимательно посмотрела на меня…
— Вы и это заметили? — спросила она, чуть улыбнувшись. — Ну что же, попробую вам ответить на ваш вопрос. Я часто гуляю по утрам, если свободна, конечно. Но сегодняшнее утро мне особенно понравилось. Оно такое необычное для этого города, не привыкшего ни к морозу, ни к инею. Я часто выступаю в Брюсселе, хорошо его знаю и очень люблю его немного провинциальный, но своеобразный стиль. А сегодня его своеобразие особенно бросается в глаза. Оно какое-то новое и, я сказала бы, даже непривычно феерическое для брюссельской немного мещанской старины, свыкшейся с дождем и туманами. И именно это новое, непривычное в этом городе так поразило меня сегодня на Гранд пляс. Легкий туман морозного утра, иней, покрывший стены старинных особняков сделали похожим этот уголок старинного Брюсселя на чудесные декорации к балету, в котором я очень хотела бы участвовать. Я думаю о нем очень много. Но, к сожалению, этот балет не написан. Да едва ли когда-либо он будет создан… Вы спросите, что это за балет? Я не знаю, как он может быть назван, но главная героиня этого балета — простая, наивная и чистая средневековая девушка Гретхен. Печальную и трогательную историю которой нам рассказал Гете в своей гениальной поэме о Фаусте. Ну вот, я вам ответила на ваш вопрос!
Приостановившись, Павлова подала мне на прощание небольшую тонкую руку, обтянутую мягким замшем перчатки…
Так окончилось самое короткое и необыкновенное во всей моей журналистской работе интервью с прославленной русской балериной, так неожиданно проведенное мною морозным утром на изукрашенных инеем улицах старого Брюсселя».
[1928]