Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Главная  Издательство  Религия, богословие, философия
Блуа Л. Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона: Избранная проза / Пер. с фр. А.Курт, А.Райской; Предисл. Н.Струве; Вступ. ст. Н.Бердяева.

Блуа Л. Кровь бедняка. Толкование общих мест. Душа Наполеона: Избранная проза / Пер. с фр. А.Курт, А.Райской; Предисл. Н.Струве; Вступ. ст. Н.Бердяева.

Автор(ы): Блуа Л.
Издательство: Русский путь
Год выпуска 2005
Число страниц: 288
Иллюстрации: есть
ISBN: 5-85887-222-0
Размер: 199х128х13
Вес: 260 г.
Голосов: 4, Рейтинг: 3.16
Нет в продаже

Описание

Леон Блуа (1846–1917) — писатель самобытный, категоричный — очень созвучен современной России. Николай Бердяев, восхищавшийся цельностью и духовным максимализмом Блуа, ставил его необычайно высоко и посвятил ему большой очерк «Рыцарь нищеты». В настоящем издании этот очерк опубликован в качестве вступительной статьи. Яркая, парадоксальная, метафоричная проза Блуа поражает сочетанием высочайшего литературного мастерства, пламенной, подчас граничащей с фанатизмом религиозной веры и своеобразного юмора. В книгу вошли три произведения, относящиеся к разным периодам творчества Блуа: философский памфлет «Кровь бедняка» (1909), сатирическое «Толкование общих мест» (1902–1913, публикуется в сокращении) и исторический очерк «Душа Наполеона» (1912).



Леон Блуа (1846–1917) — человек, которого можно назвать Бедняком (С большой буквы). «Бедность объединяет людей, нищета разъединяет, ибо бедность от Иисуса Христа, а нищета от Святого Духа. Бедность — распятие, нищета  — сам крест. Иисус, несущий крест, — это бедность, несущая нищету». Для Блуа это не просто красивые слова, не просто игра парадоксами, но обет, который он соблюдал всю жизнь.
Юродивый в стиле и в жизни, он казался Борхесу предтечей Кафки. Н.Бердяев сравнивал его с К.Леонтьевым и Ф.Ницше. Современного, ни горячего, ни холодного, читателя, Блуа способен повергнуть в состояние шока своей пламенной ненавистью к мещанству и тем отчаянием, в которое он приходил от попыток жить по-божески в этом безбожном мире. Но недаром эпиграфом к его первой юношеской книжке значатся слова: «Отчаяние, доведенное до конца, становится надеждой».

«Он — трагический реалист. Он пророк под злобной маской памфлетиста. <...> По силе языка, оригинальности, по остроте, огненности, меткости определения Л.Блуа — писатель исключительный, единственный».

Николай Бердяев

«Кончил сегодня Леона Блуа. И остается, несмотря на все, впечатление чего-то огромного: веры в ее самом чистом виде, такого опыта Бога и небесного, что по сравнению с этим все кажется ничтожным. Начинаешь понимать его вопли, лучше сказать — его вой к небу, невозможность для него жить в этом мире...»

прот. Александр Шмеман

СОДЕРЖАНИЕ


Н.Струве. Под знаком Абсолюта 

Н.Бердяев. Рыцарь нищеты 

Кровь бедняка

Толкование общих мест 

Душа Наполеона


 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Под знаком Абсолюта

Появление «русского Блуа» следует признать событием. Впервые на русском языке становятся доступными два его главных произведения — «Кровь бедняка» и значительная часть «Толкования общих мест», а также таинственная книга-поэма о «душе Наполеона», в эмиграции оцененная Мережковским. Это первое русское издание Леона Блуа выходит спустя девяносто лет после первой в России статьи о нем.
Статья принадлежала перу великого русского философа Николая Бердяева, обратившего внимание русских читателей на мощного, своеобразнейшего французского писателя, тогда никому в России не известного. И между 1914 годом, когда в журнале «София» появилось это выдающееся исследование Бердяева, и сегодняшним днем о Леоне Блуа в России не было ни слуху ни духу, за неожиданным исключением — небольшим некрологом, написанным Ильей Эренбургом. Для первого открыто воинственно-атеистического государства в мире католический мистик-прорицатель был совершенно неприемлем. Сам Блуа, подавленный безысходной войной, не дожил до русской революции, но можно себе представить, каким гневным и вместе с тем пророчески-вопрошающим словом он бы ее встретил. Задолго до нее он прорицал: «Я жду казаков и Святого Духа».
Блуа значителен, скажем смело — велик тем, что «состоит из одной линии, которой он и очерчен. И эта линия — Абсолют» (слова его друга Анри де Гру). Для Блуа вся реальность стояла под знаком Абсолюта, под знаком его абсолютной веры в воплощение Сына Божьего на земле, отчего все, что в жизни относительно, мелко, греховно, становилось предметом его гнева. Пророк-обличитель, Блуа был наподобие пророков Ветхого Завета, неустанно обличавших Израиль за измену своему избранничеству. Напоминая людям об Абсолюте, Блуа неустанно обличал всех и вся, начиная с самого себя, но больше всего Церковь, как недостойную своего избрания, духовенство, как снижающее и опошляющее то, к чему оно призвано. Но не одно обличение отличает Блуа. Как свойственно пророкам, Блуа находился в эсхатологическом ожидании таинственных свершений и мучительно вглядывался в поступь истории и в те исторические личности, в которых видел знак избранничества или прообраз чего-то великого, но и обреченного (Колумб, Людовик ХVII, Наполеон и др.). Приблизительно в те же годы Владимир Соловьев тревожно вопрошал: «что-то готовится, кто-то идет». Это чувство разделял и Блуа и старался понять сокровенные события истории в свете второго пришествия Христа и долженствующего предшествовать ему разгула злых начал. Бичевание буржуазной пошлости, проникновение в исторические тайны сочетались у Блуа с высокими мистическими озарениями. Как отмечал о. Александр Шмеман в своем «Дневнике», когда читаешь Блуа, «остается... впечатление чего-то огромного: веры в ее самом чистом виде. Такого опыта Бога и небесного, что по сравнению с этим все кажется ничтожным».
Небывалая напряженность духа сделала Блуа писателем-новатором и в стилистическом смысле: до него так напряженно не писал никто. Своим обличительным и мистическим пафосом он открыл новую главу в развитии французского языка. В 1920-х и 30-х годах Блуа пользовался большой известностью. Его многочисленные книги — их не меньше сорока — читались запоем, хотя принимали их далеко не все. В последние десятилетия интерес к нему заметно ослабел. Но во многих своих чертах начало XXI века напоминает конец века XIX: сгущается и распространяется пошлость жизни, безусловное тонет в мелком и относительном, снова неясна, таинственна поступь истории, и потому есть все основания надеяться, что освобождающее и возвышающее слово Леона Блуа будет вновь широко услышано.

Никита Струве
2004

 

РЕЦЕНЗИИ


Анна Кузнецова

«Знамя» №5, 2006 г.

Сборник социально-исторической публицистики французского писателя, почитаемого Д.Мережковским за своеобразный сплав патриотизма и религиозности, близкий его собственным поискам, включает антибуржуазные и антиклерикальные памфлеты «Кровь бедняка» и «Толкование общих мест», а также эссе «Душа Наполеона», в котором автор прозревает в пришествии Наполеона явление мессии.


А.Юсев

«НЛО»  №79, 2006 г.

Французский писатель и мыслитель Леон Блуа (1847–1917) принадлежит к числу писателей так называемого «католического обновления» (наряду с Барбье д’Оревильи, Шарлем Пеги и др.). Впервые вышедший на русском языке его сборник состоит из трех произведений, написанных в начале 1900-х, он включает также очерк Н.Бердяева «Рыцарь нищеты» (1914).
Открывающий книгу памфлет «Кровь бедняка» является самым проникновенным произведением в сборнике. Отличительная его особенность — религиозная экстатичность автора, находящая выражение в частом использовании гипербол, в яркости отдельных образов. Наиболее выразителен тут образ Христа как бедняка. Автор берет в качестве эпиграфа слова отца Фабера: «Некоторые мистики говорили, что в детстве у Иисуса не раз выступал кровавый пот». Таким образом, кровь мессии, пролитая на Голгофе, описывается как кровь бедняка, и от этого ее святость приобретает еще один смысл. Священен и крест, на котором распят Иисус, — крест нищеты (смысл, который приписывает ему Блуа). Ревностный католик, ежедневно посещавший мессу и молившийся каждую ночь за умерших, Блуа считал уступки в своей работе журналиста неприемлемыми для истинного христианина. Отсюда долгие поиски работы, во время которых он и его семья могли сполна оценить всю «богоизбранность» нищеты. Двое его детей умерли от голода, и у Блуа не было средств их похоронить. После этого понятны горечь и злость писателя, сравнивающего в одной из глав два кладбища: для бедных и для собак знатных особ. Главный его враг — буржуа. Именно он — причина всех бед человечества, напрямую связанный с падшим ангелом. Его богатство — это кровь бедных — деньги. Чем дороже каждый предмет роскоши буржуа, тем больше заключает он в себе погубленных жизней.
Хотя Блуа не принадлежал к какой-либо партии, схожие с его взглядами тезисы можно найти у левокатолического общественного движения «Силон» (1910). Однако подобная социалистическая риторика взволновала Ватикан, и по требованию Папы движение было распущено. Значительную роль во внимании католической общественности к словам Блуа сыграл закон 1905 г. об отделении церкви от государства. В результате был ликвидирован конкордат, заключенный Францией с церковью еще при Наполеоне — образце правителя для Блуа. Закон поставил духовенство в новые условия. Имущество церкви большей частью было продано, священникам же полагалась фиксированная сумма доходов от их деятельности и пожертвований. Но в реальности в отдельных регионах, с исторически антикатолически настроенным населением, священники вели нищенское существование. Блуа воистину стал «апостолом бедности», и низшее духовенство смогло ощутить то, о чем он писал, на себе. Когда в романе Ж. Бернаноса «Дневник сельского священника» (1936), описывающем сельского кюре, мы встречаем многочисленные упоминания о бедности и постоянных лишениях, вспоминается Блуа, которому французская литературная традиция обязана возвеличиванием этих качеств.
Острая социальная направленность творчества Блуа актуальна и в наши дни. Проводя параллели между примерами женской эксплуатации в средневековой поэме, переложенной Кретьеном де Труа, и «Рабством нашего времени» Льва Толстого, Блуа обличает потогонную систему, в которой угнетение работника является нормой.
Сатира «Толкование общих мест» представляет собой толкование высказываний «по поводу», взятых из Евангелия и из обыденной жизни. Блуа исходит из того, что «истинный Буржуа (Блуа пишет с большой буквы, имея в виду социальный тип. — А.Ю.), в современном и наиболее общем смысле этого слова, — человек, который решительно отказался от способности мыслить и которого ни разу в жизни (если только его можно считать живым) не посетила потребность осознать что бы то ни было, — подлинный и бесспорный Буржуа неизбежно ограничен в своей речи ничтожным числом готовых штампов» (с. 137). На материале различных речевых формул показано отношение Буржуа к тому или иному вопросу. Например:
«Выбрать из двух зол наименьшее. Здесь не может быть никаких сомнений. Даже милосерднейшие люди признают, что меньшее из зол всегда то, которое выпадает твоему ближнему, и именно это зло следует предпочесть. Моралисты давным-давно заметили, что у нас всегда хватает сил, чтобы вынести чужие несчастья» (с. 192).
Именно буржуа, по мнению Блуа, литературными приемами обычно возводится на позиции праведности и неподсудности, поэтому изображение его морали приобретает у Блуа ярко выраженную сатирическую окраску.
В завершающем книгу историческом очерке «Душа Наполеона» Блуа, яростный католик, дает яркий пример мистико-символического подхода к истории. Он исходит из того, что «судьба каждого человека символична», а «у того, кто чудом проникнет в тайну любой отдельной личности, перед глазами, словно на карте мира, предстанет весь Божественный порядок» (с. 205). Подход этот явно носит эстетический характер и основывается на довольно тонких наблюдениях в сфере литературной поэтики: «Когда-то, во времена моей юности и даже позже, когда я любил приключенческие романы и мелодрамы, я понял, что больше всего меня увлекали интриги, основанные на неуверенности в тождестве личности. Здесь таится неисчерпаемый источник для героического вымысла. Начиная с Эдипа и Иокасты все остается неизменным. Суть в том, что главный герой, каким бы чутьем мы его ни наделяли, сам должен оставаться загадочным. Эта неувядаемая привлекательность банального сюжетного хода, несомненно, связана с сокровенным интуитивным знанием о человеке. Она родилась из непосредственного, но уходящего корнями в глубокую древность представления об онтологической сущности человека» (с. 210–211).
Блуа в одной из глав «Крови бедняка» предвещал скорое наступление апокалипсиса, исходя из землетрясения в Италии. То же происходит и здесь, когда в фигуре Наполеона писатель склонен видеть прообраз того, кто осуществит второе пришествие. Но драматичность судьбы императора он видит (помимо того, что силы зла ополчились на проводника божественной воли) в отказе его от своего высшего покровителя, что и повлекло за собой окончательное падение. Занимательно наблюдать, как связывает разнородные факты и явления, итогом которых стало поражение Наполеона, истый католик, безусловный сторонник божественного предопределения, по-разному подходя к схожим историческим эпизодам.
Блуа ищет аналогии в судьбах Наполеона и древних героев-военачальников, в истории XIX в. и Древнего Рима. К этому примешиваются детские впечатления Блуа, воспринимавшего биографию Бонапарта наравне с Евангелиями. Немаловажен тут эстетический подход Блуа: «Невозможно понять Наполеона, не увидев в нем поэта, несравненного поэта в действии. Его стихи — это вся его жизнь, не имеющая себе равной. Он всегда мыслил и действовал как поэт, для которого весь видимый мир — не более чем мираж. Его поразительные воззвания, его бесконечная переписка, его видения на Святой Елене — достаточные тому доказательства» (с. 274).
В наследии Блуа представляет интерес глубина религиозного переживания человека, жившего менее века назад. Эта мысль четко сформулирована в предисловии Н.Струве: «Для Блуа вся реальность стояла под знаком Абсолюта, под знаком его абсолютной веры в воплощение Сына Божьего на земле, отчего все, что в жизни относительно, мелко, греховно, становилось предметом его гнева» (с. 8).



Татьяна Касаткина
Глаз европейского христианства (отрывок)

«Новый Мир» №4, 2007 г.

<…> Леон Блуа был как раз таким христианским саботажником, строившим жизнь по апостольской заповеди: «Итак умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего, и не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12: 1 – 2). Он представил в жертву святую не только свое тело, но тела своей жены и детей, обрекая их на нищету и голод, ибо не хотел сообразовываться с веком сим и никогда не продавал своего слова за деньги. То есть — не писал того, за что бы ему заведомо заплатили. Писал то, за что его выгоняли из редакций. Его признали великим французским писателем — после смерти. Он бы удивился, впрочем, если бы это случилось раньше. Это не входило в его планы. Он хотел быть бедняком, чтобы быть с Бедняком — единственным истинным Бедняком — Христом, всегда, неотступно. Он проклинал свою нищету — ибо его дети умирали. Но он благословлял свою нищету — ибо только в ней можно быть с Богом. Нет, не так. Он благословлял свою нищету и проклинал тех, кто позволяет своим братьям прозябать в нищете. Он пел гимн нищему и проклятие буржуа, присвоившим деньги — кровь бедняка. Кровь Бедняка. Деньги для него — кровь Христова. На которую все можно купить. Которой весь мир искуплен. Христова кровь, отобранная от Христа в «частную собственность». Отторгнутая от Христа — Его кровь, Его благодать. «Секуляризованная» кровь — деньги. Богатые пьют кровь, высасывают кровь бедняков и Бедняка. Блуа лишает эту фразу всякой метафоричности. Деньги надо вернуть Богу (Бедняку, бедняку) — это воссоединит мир с Ним. Так — просто — обретается Новый Иерусалим. Действительно, гениально просто. Абсолютно просто и абсолютно онтологически обоснованно. Говоря о Блуа, все говорят об Абсолюте, в категориях которого он неизменно мыслил. Нет, неизменно существовал — и, следовательно, мыслил. Бог его не оставил — Он послал ему жену. «Она полюбила меня, потому что я говорил ей о Боге; она вышла за меня замуж, потому что ей сказали, что я нищий». Такое не купишь за деньги. Наши отечественные писатели все сетуют, что им в жены не досталась Анна Григорьевна. Но ведь все просто (Блуа провоцирует на простые мысли) — будьте Достоевскими, и Анна Григорьевна непременно вас найдет. Как Жанна нашла Леона Блуа...