Г.Б. Волчек
«ЭТО БЫЛО СЧАСТЬЕ…»
Спасибо огромное за это приглашение, за приобщение к тому, что никогда в жизни не уйдет — ни из памяти, ни из сердца. Пережить этот момент, не момент, а достаточно много моментов, связанных с Александром Исаевичем — это было счастье. Это был абсолютный «ожог» — то, что мы испытали. И когда нас допустили на ту территорию, куда нам запрещено было, вообще, выдвигаться и ногу ставить, и угол зрения наш был очерчен совершенно иначе, и мы сумели увидеть, прочитать, да еще и познакомиться с этим человеком! Мы — счастливые. Мы с ним не просто познакомились — мы с ним общались, и это никогда не забыть — никогда!
Ну, можете себе представить, что это такое, когда нам звонят в театр и говорят: «К вам хочет прийти Солженицын». Тут начался такой переполох! Но говорят: «Но только — в узком кругу». Ну, у нас круг был и так неширокий, но, тем не менее, Ефремов отобрал пять-шесть человек, которые были в совете (у нас был такой совет). И вот стоят эти пять или шесть человек, и я в том числе, в маленькой комнате, и входит Александр Исаевич. Мы все, как привороженные, смотрим на него. Тогда он был очень необычный. Кто видел Александра Исаевича в то время, тот помнит. На нем был такой синий макинтош, или плащ, как, ходили водители троллейбусов, такой на клетчатой подкладочке, такой стоячий — он никак не прилегал к телу. В шляпе, и со своим знаменитым портфелем. И очень делово, «рентгеновским» глазом посмотрел на всех шесть человек. Ну что такое знакомство первое — это же формальный момент, ясное дело! Пожимание рук шести людям. Но это только не для Александра Исаевича! Он и в этом был абсолютно целесообразен. Он не делал того, что для него не обязательно, или не необходимо. Вот стоит человек, протягивает руку и говорит, там: «Иванов». Он смотрит в глаза, пожимает руку. Следующий говорит: «Петров». Пожимает руку. Следующий называет свою фамилию, он ее не совсем понял и говорит: «Не понял?» Ну, кто бы это еще бы в этой ситуации сосредоточился на том, чтобы запомнить одну из шести фамилий — как она правильно звучит! Тот сказал, назвал, но он опять не расслышал, или не понял. И — снова: «Не понял?» Тот повторил, и Александр Исаевич успокоился и пошел дальше к следующему.
Потом уже, когда — я не смею сказать — подружились, но могу сказать сблизились немножко, — он приходил к нам довольно часто в театр. Но, вот опять же, типичный Александр Исаевич. Это опять из той же целесообразности, из того же отсутствия любого пустословия, ханжества… Кто-то из нас спросил: «Александр Исаевич, мы знаем, что у Вас есть стихи. А Вы принесете нам в следующий раз почитать?» Ну как человек реагирует обычно? Говорит: «Да», или «Нет», как-то так. Александр Исаевич, дослушав последнюю букву, не сделав паузы почти ни секунды, говорит: «Я продумаю этот вопрос». Понимаете, вот это все создавало такую уникальную абсолютно личность, которую ни забыть нельзя, нельзя ни с кем перепутать. Он — один, он — такой.
Я не говорю сейчас о книге. Про нее уже люди, более имеющие, так сказать, право на обсуждение литературы, тут говорили. Ясное дело, что не было нормального человека, который бы не читал этой книги и не восхищался бы тем, что прорвана эта завеса. А потом — уже и другое. Я помню, что, когда я прочитала «Матрёнин двор», и дочитала до конца, я тут же, пяти минут не сделав паузы, перевернула и начала читать второй раз. Это, очевидно, у каждого по-своему.
Я счастлива, рада тому, что такие люди, как вы, — и, в основном, поклон мой Наталии Дмитриевне, — так активно сберегают память об Александре Исаевиче. Не просто: «Мы помним — и помним». А вы немало для этого делаете, и заражаете этим то поколение, которое, неизвестно еще способно ли что-то воспринять, но, по крайней мере, попытку эту вы делаете. Спасибо вам большое!